№ 4 (203) 2025г.

– Здравствуйте, уважаемая Асия Бакеновна! У Вас большой опыт работы в разных государственных структурах в Казахстане. Чем привлекательна для Вас юридическая профессия и практика?

– Добрый день, признательна вам за приглашение выступить на страницах такого авторитетного научного издания. Хотя я не человек науки, надеюсь некоторые соображения окажутся полезными для вашей аудитории. Действительно, мне удалось поработать в различных госорганах, и вся моя профессиональная деятельность связана с защитой прав и свобод людей. Сначала это были конкретные кейсы, жалобы, судебные дела, а затем и работа по развитию правовых институтов и механизмов. В целом, независимо от функционала, деятельность юриста дает особое чувство сопричастности и удовлетворенности, когда удается помогать людям в поиске законности и справедливости. Ведь и на латыни, и в казахском языке термины юстиция («әділет») и справедливость («әділеттілік», «әділдік») звучат практически одинаково и несут общий смысл.

– В Казахстане справедливость становится частью национальной идеи, Президентом страны К.-Ж. Токаевым объявлена задача построения Справедливого государства. Важное значение придается реформам в области правосудия. Очевидно, что в Казахстане, так же как и в России, существует общественный запрос на улучшение работы судов, повышение доверия к правосудию. Вы больше десятилетия непосредственно занимались судебными реформами, какие у Вас по этому поводу будут комментарии?

– Безусловно, актуализация концепции Справедливого государства вызвана востребованностью повышения доверия к институтам власти, признания населением нравственной основы деятельности государственных органов и должностных лиц, проявления к ним уважения и поддержки, принятия и разделения гражданским обществом и каждым его членом определенной степени ответственности за эффективное развитие.
Реализация видения Справедливого государства, заложенного в Послании Президента народу Казахстана 2022 года «Справедливое государство. Единая нация. Благополучное общество» требует дальнейшего развития принципов правового государства. Говоря о судебной реформе, хотелось бы отметить значение действенной системы сдержек и противовесов. Поскольку складывается впечатление, что в последние годы имеет место определенное увлечение институциональными преобразованиями судов при недооценке выстраивания механизмов, служащих противовесами или сдерживающими факторами.
Более того, институциональная «перестройка» судебной власти приобрела цикличность; последние реформы в судах, реализуемые в текущем 2025 году, профессиональные участники судопроизводства уже сравнили с движением маятника. Если кто-то связывает причину этого с деятельностью нынешнего Председателя Верховного Суда, я более склонна видеть в этом тенденцию к «архаизации», вызванную более ранним кризисом идей и отсутствием системного видения в целом в судебной системе. Например, ранее серьезной критике подверглись подготовленные Верховным Судом «24 шага по реформированию судебной системы», вызвавшие в 2022 году бурную дискуссию в юридическом сообществе.

– Говоря о цикличности и архаизации Вы имеете в виду реформу кассационной инстанции?

– Да, и возврат к «сплошной» кассации, и к прежним подходам в вопросах ответственности судей, и восстановление квалификационных классов судей, и другие меры.
Так, в гражданском судопроизводстве норма об ограничении подсудности высшей судебной инстанции впервые была введена с января 2006 года. Затем, по Закону от 10 декабря 2009 года, ограничения в обжаловании вступивших в силу судебных актов были сняты. С переходом на трехзвенную модель правосудия в 2015 году в Гражданском процессуальном кодексе вновь были предусмотрены ограничения в обжаловании отдельных категорий судебных актов. Теперь же, с созданием кассационных судов, с 2025 года поэтапно возвращаются прежние правила о пересмотре всех обжалованных судебных актов.
Возникает правомерный вопрос: чем вызвана необходимость такой реформы? Представляется, что таким образом инициаторы пытались решить проблему неудовлетворенности населения, особенно юридического и бизнес-сообществ, состоянием дел по предварительному пересмотру судебных актов в кассационной инстанции, который в народе прозвали «предбанником». В обоснование часто использовался тезис о якобы несоблюдении конституционного права на равный доступ к судебной защите.
Однако создание кассационных судов с оставлением за Верховным Судом функции пересмотра дел по исключительным основаниям проблемы «предбанника» по существу не решает, а тезис о неконституционности ограничения подсудности дел кассационной инстанции юридически не обоснованный. Кстати, это нашло подтверждение и в Нормативном постановлении Конституционного Суда Республики Казахстан от 24 декабря 2024 года № 56-НП «О рассмотрении на соответствие Конституции Республики Казахстан подпункта 3) части второй статьи 434 Гражданского процессуального кодекса Республики Казахстан от 31 октября 2015 года». К сожалению, к моменту его принятия депутаты успели проголосовать за создание кассационных судов, хотя такая мера может лишь отсрочить на непродолжительный срок проблемы кассационного производства, которые по окончании «кредита доверия» от общественности лишь усугубят критику судебной реформы. Ведь очевидно, что старые методы не оправдали себя в решении давних проблем.
Если задуматься, в чем состоит суть общественного запроса, то, говоря простыми словами, для людей важно получить в судебном акте конкретные ответы на свои доводы о нарушении их прав либо о неправильном применении законов местными судами. Проблема в том, что люди, оспаривая аргументацию или выводы судебных решений, не находят таких ответов в постановлениях судей Верховного Суда. Однако данная проблема не решается созданием новых судов. Какой в этом смысл, если нужно менять подходы к принятию и обоснованию судебных постановлений, создавать такие условия, когда люди могли бы получать убедительные, аргументированные судебные решения. И дело здесь не в том, как написан текст судебного акта, каким шрифтом или кеглем, хотя для правосудия мелочей не бывает. Суть в том, чтобы человек получил в суде решение своей проблемы или понял, в чем он не прав. Мотивы суда при принятии решения и сама процедура судебного рассмотрения должны быть ясными и логичными, вызывающими доверие и убежденность в том, что правосудие свершилось.
Соответствующие доводы относительно реформы кассации, основанные на анализе предыдущей практики, были представлены мной в Верховном Суде и других уполномоченных органах, в бытность заместителем Руководителя Национального центра по правам человека. Однако на сегодня законодателем приняты предложенные Верховным Судом меры, последствия которых, на мой взгляд, предсказуемо не могут обеспечить актуальные задачи судебной системы.

– Какие задачи, кроме отправления правосудия, могут стоять перед судами?

Отправление правосудия – это основная функция судов. А правильно и эффективно функционирующая судебная система обеспечивает решение целого ряда задач, жизненно важных для государства и каждого отдельно взятого человека.
Независимое и справедливое правосудие обеспечивает доверие к институтам власти и создает правовой режим, при котором добросовестное поведение становится выгодным для любых участников правоотношений. К сожалению, за последние годы не встречала ни одного исследования (опроса), позволяющего прояснить картину, насколько население ощущает защищенными свои права. Объективный анализ статистики обращений граждан в центральные государственные органы, а также в правоохранительные органы мог бы проявить ситуацию с защитой и, особенно, профилактикой нарушений прав граждан.
Так, по данным Комитета по правовой статистике Генеральной прокуратуры, ежегодно в государственные органы поступает от 2,5 до 3 млн. обращений, не считая сообщений о преступлениях и происшествиях. Конечно, не все жалобы являются обоснованными, но с учетом численности взрослого населения страны, это свидетельствует об уровне удовлетворенности людей степенью защищенности своих прав и законных интересов. В нормально функционирующей правовой системе каждая жалоба является сигналом о неблагополучии, о проблеме, требующей привлечения принудительной силы государства. Если наплыв обращений в госорганы из года в год не снижается, это дает серьезный повод задуматься об эффективности правовых реформ и, особенно, административных процедур и административной юстиции.
Еще один уровень задач системы правосудия связан с тем, что ее эффективность характеризует степень институционального развития государства. К примеру, приток инвестиций в важной степени связан с оценкой надежности судебно-правовых гарантий защиты прав собственности и ведения бизнеса.

– Асия Бакеновна, давайте вернемся к теме создания кассационных судов. Возможно, еще одна судебная инстанция позволит лучше разобраться в деле, даст еще один шанс людям добиться справедливости?

– Как раз опыт прошлых лет показывает, что увеличение количества инстанций существенно не влияет на общую картину с законностью и обоснованностью судебных решений. Такой шанс оправдан в уголовном судопроизводстве, где сфера кассационного производства расширена и без создания кассационного суда. По гражданским делам, независимо от того, какое количество жалоб поступает в кассацию, удельный вес отмененных/измененных в этой инстанции судебных актов стабилизируется в пределах 0,2-0,3% от общего числа решений первой инстанции. Если этот процент увеличивается, то это повод работать над улучшением качества решений первой инстанции, а не создавать новый суд по их пересмотру.
Введение еще одной инстанции для всех гражданских дел повлечет лишь увеличение периода обращения судебных актов к исполнению, риски злоупотребления правом на обжалование, значительное увеличение судебных издержек и другие не вполне благоприятные последствия.
Что касается доступа к правосудию, то по общепризнанным международным стандартам такой доступ обеспечивается в судах первой и апелляционной инстанций, здесь же речь идет об уже вступивших в силу судебных актах. Пересмотр дел по любой жалобе, без предварительной оценки ее обоснованности, далеко не способствует стабильности судебной практики или укреплению авторитета судебных решений.
Стоит также отметить, что в отличие от ситуации до 2015 года, когда сплошной пересмотр вступивших в силу актов осуществляли коллегии областных судов, сейчас все дела кассационного производства планируется рассматривать в столице, в связи с чем говорилось о строительстве новых зданий судов. Насколько оправданна такая концентрация в столице проблем и чаяний участников споров, уже получивших разрешение в первых двух судебных инстанциях? Тем более не логичным выглядит такое решение на фоне данных Верховного Суда о том, что в 2024 году 98,9% судебных актов местных судов признаны законными и обоснованными.
Вызывает вопросы объявленная реформа кассации и с точки зрения последовательности конституционных преобразований. Так, поправками 2017 года из статьи 81 Конституции была исключена норма об осуществлении Верховным Судом надзора за деятельностью местных судов. Если функции кассационной инстанции сейчас переданы кассационным судам, не означает ли это, по существу, что Верховный Суд, как высшая судебная инстанция, вновь приобретает надзорные полномочия? Еще один тезис инициаторов реформы о необходимости сосредоточить усилия судей Верховного Суда на анализах судебной практики, вызывает недоумение, поскольку ранее укреплением судебной аналитики обосновывалось создание Судебной администрации.
Улучшения качества правосудия и доверия населения к судам нужно добиваться, на мой взгляд, не введением еще одной инстанции, а через повышение потенциала судейского корпуса, повышение личной ответственности и мотивации судей к правильному и своевременному разрешению дел.

– Речь идет об усилении дисциплинарной ответственности судей и улучшении их материального содержания?

– В данном контексте, применительно к кассации, я имела в виду те простые инструменты, которые предлагались еще в 2019 году, в ходе работы над изменениями в процессуальные законы в проектной программе Верховного Суда. Еще в то время вопрос введения сплошной кассации активно будировали по тем мотивам, что единоличное предварительное рассмотрение кассационных ходатайств влечет формализм и необоснованные отказы в возбуждении кассационного производства. Мы тогда предлагали ввести предварительное рассмотрение кассационных ходатайств тремя судьями, вместо единоличного, а в целях процессуальной экономии использовать достижения цифровизации. Так, материалы кассационной жалобы в электронном виде поступали бы на изучение трем отобранным автоматизированной системой судьям, каждый из которых нажатием клавиши мог бы выразить свой вывод о наличии/отсутствии оснований к пересмотру. В зависимости от полученных результатов автоматически формировался бы электронный проект постановления, с направлением его на подпись судьям. При этом любой из трех судей имел бы возможность инициировать совместное обсуждение проекта постановления.
На мой взгляд, такой механизм, когда судья лично знакомится с материалами и, главное, фиксирует свое решение, значительно повышает его личную ответственность, по сравнению с тем, когда он может просто полагаться на мнение судьи-докладчика.
Это одна из многих инициатив, которые могли бы, на мой взгляд, дать ощутимые результаты без значительных финансовых и материальных затрат.

– Действительно, интересный подход. Можно предположить, что это было не единственное предложение, которое не нашло поддержки?

– Далеко не единственное, к примеру, тогда же мы предлагали ввести в Гражданский процессуальный кодекс Республики Казахстан (ГПК) экстерриториальную подсудность, и хотя к этой идее, презентованной в проектном офисе в 2019 году, судьи Верховного Суда отнеслись с осторожностью, в последующем к ней все-таки вернулись, реализовав в Законе от 20 декабря 2021 года.

– По отзывам в Интернет-сообществах, реформы того периода расцениваются как динамичные, но неоднозначные. Например, отмечаются успехи в электронном судопроизводстве, но есть и мнения о неоднозначности отдельных процессуальных нововведений, что предположительно объясняют отсутствием судейского опыта у тогдашнего Председателя Верховного Суда Асанова Ж.К. и его команды.

Здесь очень важно сохранять объективность. Безусловно, я разделяю мнение о том, что Председатель Верховного Суда должен быть прежде всего судьей Верховного Суда, и что судьей нельзя стать в одночасье. Отсутствие опыта судейской работы у самого Председателя и членов его команды, конечно, вызывало свои сложности в работе и не могло не отразиться на результатах. В то же время, новые подходы к организации работы, которые они привнесли, помогли серьезно ускорить решение ряда важных вопросов, которые накопились к тому времени.
В частности, вопрос о несоразмерном росте нагрузки на местные суды, особенно на суды первой инстанции, аналитическое подразделение аппарата Верховного Суда поднимало уже задолго до этого. Мы более чем за год прогнозировали, что с учетом санкционирования исполнительных действий нагрузка на суды первой инстанции по гражданским делам к 2019 году достигнет порядка 4 млн. дел и материалов в год (что и произошло на деле). Поскольку прежнее руководство и коллегии Верховного Суда с осторожностью восприняли наши расчеты и предложения о необходимости законодательных мер, ограничились проведением пилотного проекта по снижению судебной нагрузки, совместно с Республиканской нотариальной палатой. Результаты этого пилотного проекта в последующем послужили основой для законодательных мер по снижению судебной нагрузки, которое с приходом на должность Председателя Верховного Суда Асанова Ж.К. было объявлено одним из приоритетов деятельности.
К слову скажу, что к тому моменту также были уже предварительно проработаны и другие важные преобразования. Это касается, например, создания следственных судов, рекомендаций об объединении районных судов гражданской и уголовной юрисдикции в столице и крупных городах, и других мер. Не случайно девизом того периода был объявлен тезис «Сделано немало – продолжим вместе!».
Что касается дискуссий вокруг процессуальных нововведений, важно отметить, что все предложения и редакции изменений в кодексы рассылались судьям Верховного Суда для обсуждения и доработки, еженедельно в объявленное время проводились обсуждения в проектном офисе. Были сформированы рабочие группы из числа судей Верховного Суда, причем любые изменения, вызвавшие у них хоть какие-то сомнения, были безжалостно исключены из финальной версии, представленной в правительственные структуры. К примеру, был снят пакет предложений по вопросам исполнительного производства, по мотивам отсутствия проблем у судей. Хотя сейчас их актуальность трудно отрицать, особенно после нашумевшей истории в Алматы с должником Дужновым или нынешней петиции против частных судебных исполнителей.
В результате интенсивной работы проектных групп, а затем и рабочих групп в Парламенте, только в ГПК в течение короткого времени были внесены три больших пакета изменений и дополнений. Особо нужно отметить, что к конечному результату «приложили руку» и отдельные судьи Верховного Суда, и депутаты Парламента, дополнив их, особенно в части, касающейся использования медиации и других примирительных процедур. Поэтому, в конечном итоге, все изменения в процессуальные законы – это продукт коллективного труда.
Тем не менее, роль лиц, уполномоченных на принятие решений, как и их личная ответственность, очень высока. За годы работы пришлось не раз сталкиваться с тем, что не все зависит от твоих усилий, и порой самые здравые решения могут быть отвергнуты или искажены. Иногда проходили годы, прежде чем нужные меры были реализованы. В то же время, на моих глазах принимались и явно неверные, ошибочные решения, порой не только бесполезные, а попросту вредные для правосудия. Размышляя об этом, думаю, что этому в немалой степени способствует и такой феномен, присущий не только казахстанским судьям, выражающийся в их определенной самоотстраненности от участия в работе по совершенствованию судебной деятельности. Такую позицию мотивируют тем, что судьи должны заниматься только отправлением правосудия, исключением «несвойственных функций», высокой нагрузкой и т.д.
С учетом этого, еще сильнее возрастают риски, связанные с привлечением в суды «менеджеров» без судейского опыта, невзирая на все их профессиональные качества. Работа судов, в отличие от обычной государственной или правоохранительной службы, основана на «тонких настройках», ведь порядок службы на ниве отправления правосудия, взаимоотношения между судьями, судьями и председателями судов, между судебными инстанциями не регламентируются инструкциями, а регулируются преимущественно сложившимися традициями и нравственными началами. Сам судья профессионально «созревает» в течение длительного времени, получая личный опыт и обогащаясь опытом наставников и коллег. В судах используются другие методы взаимодействия в коллективе, принятия управленческих решений, что связано с необходимостью строго охранять независимость судей при принятии решений. Привлечение чиновничьих, прокурорских или полицейских кадров, использование соответствующих приемов управления губительны для правосудия, и общество заинтересовано в предупреждении таких рисков. Поэтому наличие судейского опыта или принадлежности к судейскому сообществу является исключительно важным для председателей любых судов и судебных коллегий, а также для руководителя органа судебного администрирования и ректора Судебной Академии. Именно в связи с этой необходимостью в свое время мной продвигалась (с учетом опыта зарубежных стран) возможность привлечения судей к руководящей административной работе, причем только на должностях, назначаемых Президентом страны или Председателем Верховного Суда, либо избираемых Парламентом. Схожая норма была принята, однако в неверной, слишком широкой редакции, что привело к произвольной практике ее применения, откровенным злоупотреблениям и искажению самой идеи, а в результате – обоснованной критике и отмене закона. Это яркий пример того, насколько важно при законодательных преобразованиях не только что делать, но и каким образом.

– Возвращаясь к дисциплинарной ответственности судей: какова ее эффективность, по Вашему мнению?

– Сама по себе дисциплинарная ответственность является инструментом наказания в целях стимулирования к добросовестному труду. На мой взгляд, такая форма стимулирования в принципе несовместима со статусом, порядком отбора и назначения судей. Простыми словами, тот кто нуждается в таком дополнительном стимулировании, вообще не должен носить мантию судьи.
Что касается неправильного применения законов при отправлении правосудия, то по общепризнанным международным стандартам независимости правосудия решение судьи по конкретному делу никогда не должно быть поводом для его наказания. Если же судья умышленно и грубо нарушил закон при вынесении судебного акта, то это вопрос его уголовной либо морально-правовой ответственности.

– Возможно такие подходы связаны с тем, что нет желаемого качества работы судов, ответственного отношения? Как иначе воздействовать на нерадивых судей?

– Дисциплинарными мерами качество правосудия точно не улучшить. Если обратиться к многолетним анализам статистики качества отправления правосудия и практики дисциплинарных органов, то никакой устойчивой корреляции между долей законных и обоснованных решений и числом привлеченных к дисциплинарной ответственности судей Вы не найдете. Судейская деятельность – это не такой труд, который можно стимулировать или улучшать наказаниями. Поймите, я веду речь не о том, чтобы освободить судей от ответственности. Я говорю о том, что дисциплинарные процедуры привлечения к ответственности работают не на благо правосудия.
А ответственность судьи как таковая обязательно должна присутствовать, более того, каждый судья должен ясно знать: во-первых, за какие его деяния наступит ответственность, во-вторых, какая его ждет ответственность, в-третьих – что такая ответственность неотвратима для каждого из них. Для соблюдения этих трех условий легко создать прозрачную, ясную и логичную модель самоочищения судейских рядов, вместо нынешнего нагромождения бюрократических процедур и бумаготворчества, создающего излишнее давление и влияние на судебную деятельность.
Именно в этом направлении долгое время шло развитие института ответственности судей в Казахстане. В результате ряда поэтапных законодательных мер было создано Судебное жюри как орган по оценке деятельности судей, а в последующем прекращена работа дисциплинарных комиссий. Концептуально речь шла о том, чтобы очищение судейских рядов от недобросовестных или недостаточно квалифицированных судей обеспечивалось исключительно через механизмы профессиональной оценки, через коллегиальную работу Судебного жюри. Изначально этот орган создавался как квази-судебный, с чем были связаны и само наименование, и порядок его формирования, и правило об окончательности принятых им решений.
Однако в 2019 году при Верховном Суде была создана так называемая Комиссия по качеству правосудия для оценки деятельности судей, а Судебное жюри в итоге само превратилось в дисциплинарный орган. Такая непоследовательность реформ говорит о полном отсутствии либо игнорировании институциональной памяти. Что касается эффекта от таких реформ, то судейская независимость в итоге вряд ли стала более защищенной. Улучшилось ли качество правосудия от работы одноименной Комиссии? Стало ли больше доверия к судам и меньше жалоб на их действия? Повысили ли эти перетрубации в системе оценки судей степень удовлетворенности общества системой правосудия? В конечном итоге, оправданны ли бюджетные расходы на создание и функционирование этой Комиссии? Эти вопросы, на мой взгляд, требовали серьезного анализа для адекватного обоснования реформ. Даже в самой судейской среде и Судебное жюри, и Комиссия по качеству правосудия воспринимаются не как органы по улучшению качества правосудия, а как механизмы «дисциплинирования» судей, не способствующие независимости, а значит и качеству, и справедливости правосудия.
Не менее серьезные вопросы вызывают июльские 2024 года изменения Конституционного закона «О судебной системе и статусе судей Республики Казахстан», по которым нивелирована роль пленарных заседаний судов в вопросах дисциплинарной ответственности, с расширением функций председателей судов, при этом судебные коллегии, призванные рассматривать судебные дела, наделены не процессуальными полномочиями дисциплинарного характера. Уже сейчас эти изменения вызывают критику, как влекущие усиление внутриведомственного давления и умаляющие независимость судей.

– Какие меры, на Ваш взгляд, важно принять для улучшения системы правосудия и ее соответствия потребностям нынешнего этапа развития государства?

– Ответ прост: нужно ориентироваться на стандарты справедливого судебного разбирательства, давно сформированные и сформулированные в мировой практике. Можно предложить конкретные практические меры, начиная от связанных с процедурами отбора судей, условиями отправления правосудия, транспарентностью судов и так далее.
Если говорить концептуально, что в успешно функционирующей системе правосудия основная масса судебных споров должна находить справедливое и своевременное разрешение в судах первой инстанции. И это полностью согласуется с объявленным в нашей стране курсом на децентрализацию власти. Проблемы граждан должны максимально разрешаться на местах.
Соответственно, чтобы не приходилось обеспечивать качество судебных актов первой инстанции путем оставления их в силе «любой ценой», нужно укреплять потенциал местных судов, особенно первой инстанции.
Что мы видим на деле: при существующей высокой нагрузке в судах первой инстанции, о которой говорят не только судьи, но и участвующие по делам адвокаты и юридические представители, до сих пор не исполняются законодательные изменения в ГПК 2019 года о введении института помощников судей. Даже заработная плата судей рай- горсудов практически втрое ниже, в сравнении с судьями высшей судебной инстанции, которые к тому же пользуются дополнительными льготами. Насколько это согласуется с законодательной нормой о едином статусе судей?
Не случайно одни и те же судьи по нескольку раз участвуют в конкурсах в вышестоящие суды. На самом деле выбор судьи работать в той или иной инстанции должен быть связан лишь с особенностями самой работы, например, склонностями к аналитическому или исследовательскому труду, либо к взаимодействию с людьми, организации судебных процессов. Справедливое вознаграждение за равный труд и общие подходы к обеспечению судей могли бы способствовать закреплению квалифицированных кадров на местах. Что касается участившихся в последнее время предложений о введении разного рода доплат, надбавок, то это, на мой взгляд, еще более ослабляет действие принципа независимости и равного статуса судей. Все подобные вопросы могли быть решены кардинально одним лишь введением пропорциональной системы оплаты труда судей. Понятно, что эти вопросы отнесены по Конституции к полномочиям Правительства. Но учитывая, что судебная система в Казахстане с 2022 года самостоятельно распределяет бюджет по уровням и направлениям расходов, представляется, что такие решения вырабатываются с учетом предложений Судебной администрации и пленарного заседания Верховного Суда. Распределение финансирования на оплату труда судей важно осуществлять с учетом равного статуса судей всех инстанций, объема их ответственности и нагрузки, с адекватной доплатой за разницу в полномочиях.
Как следует из ежегодных докладов Высшего Судебного Совета Республики Казахстан о состоянии судейских кадров, в последние годы в судах вакантны порядка 300-350 судейских должностей при общей штатной численности судей чуть более 2,7 тыс. единиц. Даже меры по реформе самого Высшего Судебного Совета в течение долгого времени не помогли решить эту проблему. Более того, складывается тренд, когда увольнение квалифицированных судей по собственной инициативе уже перестало восприниматься как нечто неординарное, о чем прозвучало и в одном из выступлений председателя Высшего Судебного Совета. Между тем такая тенденция говорит о том, что судьи «голосуют ногами» и должна бы настораживать, особенно на фоне звучавших прежде заявлений о сложностях с привлечением в суды профессионально сильных кадров.
С учетом сказанного, вызывает некоторое недоумение то, что вместо решения проблем местных судов, особенно первой инстанции, фокус последних реформ направлен на преобразование высшей судебной инстанции.

– Асия Бакеновна, готовясь к интервью, мы просмотрели Ваши выступления в прежние годы. Вы одна из первых в 2011 году заявили о проблеме внутренней независимости судей. Речь шла о том, что вышестоящие суды не должны иметь внепроцессуальные рычаги влияния на нижестоящие суды, а председатели судов – на рядовых судей. Насколько это актуально сейчас?

– Эта тема актуальна всегда, хотя бы потому, что всегда найдутся желающие пользоваться влиянием на принятие судебных решений. Но здесь, полагаю, давно пора бы задаться следующим вопросом: на чем же сегодня основано такое влияние?
Ведь многое было сделано в прежние годы для сокращения функций председателей судов в отношении карьеры судей. Один из экс-судей даже провел анализ и пришел к выводу, что чаще всего подвергались изменениям именно те статьи Конституционного закона «О судебной системе и статусе судей Республики Казахстан», которые связаны с полномочиями Председателя Верховного Суда (12 раз), пленарного заседания областного суда (11 раз) и председателя областного суда (8 раз). Очевидно, что причину надо искать не только в полномочиях судейского руководства. На самом деле судьи законодательно защищены и наделены достаточно высокой степенью независимости в принятии решений. Но в конкретной ситуации каждый из них делает свой выбор исходя из личных, вполне объяснимых человеческих интересов. Например, социальное обеспечение судьи очень связано с тем, насколько он «покладист».
По действующему закону, серьезные материальные и социальные гарантии приобретает при выходе в отставку судья, наработавший 20-летний стаж. Такой судья вправе при подтверждении права на отставку претендовать на единовременную денежную выплату в существенном размере, на пожизненное денежное содержание, сохранение принадлежности к судейскому сообществу и т.д. Таким образом, чем дольше судья работает, тем больше он теряет в случае невыхода в отставку. При этом подтверждение права на отставку зависит от оценочного вывода о наличии у судьи безупречной репутации.
При таких условиях возникает парадокс: даже повышение заработной платы способствует не усилению независимости судей, а наоборот стимулирует их к тому, чтобы удержаться на работе до выхода в отставку, а значит остаться в «добрых отношениях» не только с председателем суда, но и членами всевозможных коллегиальных органов, от которых зависит оценка безупречности его работы. Именно судьи, приближающиеся по стажу к отставке, составляют нередко «костяк», обеспечивающий поддержку судейского руководства.
При таких обстоятельствах очевидно, что для усиления независимости правосудия необходимо пересмотреть подходы к назначению пожизненного денежного содержания, которое вместо института социального обеспечения фактически приобрело характер «платы за лояльность». По опыту ряда стран, доначисление денежного содержания по достижении пенсионного возраста должно осуществляться без всяких дополнительных условий, пропорционально судейскому стажу, за исключением случаев увольнения с должности судьи по отрицательным основаниям. А вопрос о безупречности репутации или иные оценочные критерии должны применяться только относительно единовременной денежной выплаты.
Это только одна из многих мер, которые могли бы реально укрепить независимость судьи в принятии решений.
Еще более важным считаю усиление роли органов судейского сообщества, которые в последние годы в основном занимаются спортивно-имиджевыми мероприятиями, а также роли Высшего Судебного Совета, который, на мой взгляд, позиционируя себя как институт кадрового обеспечения судов, упускает из виду свою первую функцию, закрепленную в статье 3 профильного Закона по обеспечению гарантий независимости и неприкосновенности судей.

– Насколько государство и государственные органы, по Вашему мнению, реально заинтересованы в усилении независимости правосудия?

– Я твердо убеждена, что независимость правосудия – это условие развития, если не выживания, любого государства. Политические власти и определенные круги или лица всегда и в любой стране будут заинтересованы иметь рычаги влияния на правосудие. Но состоятельность системы правосудия или отдельно взятого судьи в том и проявляется, до какой степени допускается такое влияние и какова их реальная способность отстаивать независимость принятия решений, в том числе от влияния собственных интересов. Это перманентный процесс, требующий от судей особых морально-нравственных качеств, профессиональной честности и самоотдачи, не зря же в процессуальных законах прописано о принятии решений, руководствуясь не только законом, но и совестью.
В Бангалорских принципах поведения судей прямо предусмотрено, что судья должен (именно должен, а не вправе) отстаивать и претворять в жизнь принцип независимости судебных органов в его индивидуальном и институциональном аспектах. Поэтому востребованность и эффективность соответствующих мер в важной степени зависит от самих судей, от работы органов судейского сообщества и судейского самоуправления.
В Казахстане была объявлена политическая воля на создание эффективной судебной системы, способной удовлетворить общественный запрос на независимое, справедливое и своевременное правосудие. Результаты 2024 года показывают, что и законодательный орган обеспечил практически полную поддержку инициативам Верховного Суда и Судебной администрации, что возлагает на них особую политическую и моральную ответственность за эффективность реформ.

– В октябре 2024 года состоялся съезд судей Казахстана, где приняли участие представители международных ассоциаций судей и судебного администрирования. Можно ли расценивать это как признание результативности реформ последних лет?

– Участие руководства Международной ассоциации судей (МАС) и Международной ассоциации судебного администрирования (МАСА) в работе IX Cъезда судей Республики – это важный результат работы предыдущего десятилетия, в том числе по развитию казахстанского правосудия и его позиционированию на международной арене. Само вступление в названные международные ассоциации было длительным процессом, который занял долгие годы. Безусловно, это связано с международной оценкой и признанием текущего уровня развития судов.
К примеру, гости съезда охотно отмечали наши достижения в области цифровизации правосудия. Именно эти достижения позволили казахстанскому правосудию за последние годы занять 4-е место среди 47 развитых стран мира в обзоре Европейской комиссии по эффективности правосудия (CEPEJ). Сама идея участия Казахстана в этом обзоре была инициирована мной еще в 2014 году, по итогам участия в региональной рабочей группе проекта Европейского Союза по вопросам развития потенциала правосудия. Благодаря поддержке этой инициативы Председателем Верховного Суда, Министерством иностранных дел, была налажена подготовительная работа по представительству и участию Казахстана в обзоре. В течение последующих лет состоялся ряд событий, включая миссию европейского судьи высокого уровня по оценке работы районного суда с позиции соответствия нормам Европейского Союза; посещение делегацией в составе руководителей Департамента при Верховном Суде и представителей Высшего Судебного Совета штаб-квартиры Совета Европы в Страсбурге в июне 2017 года для обсуждения прогресса в модернизации системы правосудия и перспектив участия Казахстана в обзоре CEPEJ. И уже к февралю 2018 года Казахстан получил статус наблюдателя в Консультативном совете европейских судей и Европейской комиссии по эффективности правосудия, о чем было объявлено в июне того же года на 30-м пленарном заседании CEPEJ. Отрадно, что усилия, начатые десятилетие назад, были продолжены и привели к адекватной оценке международным сообществом достижений казахстанских судов. Подобного рода результаты требуют долгосрочной работы и не всегда видны на первом этапе. Думаю, аналогичные международные, исследовательские проекты постоянно находятся в работе Верховного Суда и Судебной администрации и хотелось бы видеть больше информации об этом.

– По признанию Президента МАСА Луиса Пальмы казахстанский опыт в сфере модернизации системы правосудия и цифровизации судопроизводства получил высокую оценку и заслуживает изучения другими членами ассоциации. Суды – одни из наиболее консервативных органов государственной власти. Как удалось за сравнительно короткое время провести такие реформы, перевести судопроизводство в цифру?

– На самом деле чудес не бывает. Легким и быстрым этот процесс не может быть и не был по определению. То, что называют достижениями последних лет – фактически результат многолетней работы, начальный этап и процессы внедрения информационных технологий в казахстанских судах был мной описан , не буду повторяться. Коротко скажу, что начиналось все по классике – с создания баз данных, с простых автоматизированных платформ формирования и сбора статистики, ведения судебного документооборота. Нельзя не учитывать значение первого национального и зарубежного опыта. Мы использовали опыт применения информационных технологий в судах Российской Федерации, Королевства Нидерландов, Эстонской Республики, Австрийской Республики и других стран. Огромное влияние имела цифровизация работы государственных органов в Казахстане, параллельно с ними в судах началось введение электронных документов и электронных цифровых подписей, именно на платформе e-gov нами был запущен первый сервис приема электронных исков и других процессуальных обращений в суды.
Особенностью этого процесса в Казахстане является то, что техническая цифровизация судов шла впереди правового обеспечения этого процесса. Не все технические решения и проекты на этом пути были удачными. Но, как говорится, дорогу осилит идущий. В целом, по моему мнению, технологически судебная система была намного раньше готова и к дистанционному ведению процессов и к другим нововведениям. Успехи цифровизации связывают с последними годами именно из-за того, что они в этот период получили правовую основу. Так, пакет изменений в ГПК по вопросам электронного правосудия, который нам удалось реализовать в Законе от 2 апреля 2019 года, вполне мог быть заложен еще при разработке действующей редакции ГПК в октябре 2015 года. Однако, из-за консерватизма отдельных разработчиков ГПК, а возможно и в целом судебной системы, эти нормы были введены позднее. В полной мере их эффективность и востребованность проявилась в период пандемии.
Искренне горжусь тем, что удалось своевременно реализовать не только законодательные нормы, но и восемь подзаконных актов, обеспечивших электронное судопроизводство и стабильную работу судов в тот сложный период. Очевидно, что и в последние 4-5 лет у Судебной администрации должны быть новые наработки в правовом регулировании цифровизации, учитывая быстрый технологический прогресс, связанный с развитием искусственного интеллекта, а главное – давнюю востребованность качественных технологических решений по обеспечению широкого доступа к судебной практике и цифровому прогнозированию.

– Преобразование органа судебного администрирования и изменение порядка финансирования судов отмечают в качестве одного из важных достижений реформ в Казахстане…

– Безусловно, создание Судебной администрации и принятие новой модели финансирования судов путем определения их содержания в установленной доле от расходов на содержание всех государственных органов – это очень значимый шаг, демонстрирующий стремление государства к укреплению институциональной независимости судов. Судебная система добивалась этого долгое время, и лишь благодаря политической воле нынешнего руководства страны удалось такую реформу реализовать.
Вместе с тем, как я уже говорила, в таких реформах крайне важно не только что изменить, но и как, другими словами, важно комплексное видение. Так, образование в 2010 году Департамента по обеспечению деятельности судов при Верховном Суде, на основе Аппарата Верховного Суда и Комитета по судебному администрированию, рассматривалось как важная мера по усилению независимости судов, ввиду функционирования органа судебного администрирования не в системе исполнительных органов, а при судебной системе. Однако, в 2023 году орган судебного администрирования вновь получил большую самостоятельность от Верховного Суда, приблизившись к системе исполнительных органов. Об этом говорит и утверждение Положения о Судебной администрации Указом Президента страны, и сама структура органа. В институциональном плане усматриваются признаки возврата к прежней схеме администрирования судов, только теперь уже Верховный Суд не имеет собственного аппарата.
Поэтому в том, как была реализована эта реформа, усматриваются не только цикличность, но и серьезные риски.
В нынешней ситуации, когда у высшего судебного органа отсутствует собственное организационно-аналитическое подразделение, и даже секретариат Председателя Верховного Суда находится в структуре Судебной администрации, возникают риски утраты высшим судебным органом возможностей для независимого мониторинга ситуации и ее восприятия исключительно «глазами» Судебной администрации. Предвижу возражения, что Судебная администрация и есть аппарат Верховного Суда. Но в таком случае складывается ситуация, когда функции исполнения и контроля находятся фактически в одних руках.
Еще более важным риском становится то обстоятельство, что при новой модели финансирования судов Судебная администрация практически полностью выведена из-под эффективного контроля в вопросах формирования бюджета судов. Подготовка и реализация любых преобразований в судах также находится в зависимости от инициативы и выводов Судебной администрации. Не этим ли объясняется фокус реформ на вопросах кассационной инстанции при необходимости более серьезного внимания к проблемам и потребностям местных судов?
Законодательным сдерживающим механизмом в вопросе распоряжения бюджетом судов является его утверждение на расширенном пленарном заседании Верховного Суда, в котором принимают участие судьи Верховного Суда и по два судьи местных судов, делегированные из областей. Учитывая превалирующую численность судей Верховного Суда в составе расширенного пленарного заседания, нетрудно понять механизм принятия соответствующих решений.

– На Ваш взгляд, какие модели администрирования оптимальны для таких государств, как Казахстан? Предположу, что можно учитывать опыт и других государств, с давней историей развития систем правосудия?

– Безусловно, зарубежный опыт широко изучался в период формирования казахстанского органа судебного администрирования. Насколько мне известно, в мире нет единой модели таких органов, и было бы неверным признавать какие-то из них наиболее эффективными. По моему мнению, принципиальным здесь является четкое разграничение функций и недопустимость сосредоточения в одном органе вопросов кадрового, финансового, аналитического и иного обеспечения судов. Причем не имеет особого значения, отнесены ли органы судебного администрирования к системе исполнительной или судебной власти. Например, в ряде стран часть функций по кадровому обеспечению судов находится в ведении исполнительных органов юстиции, в других государствах высшие судебные советы, как коллегиальные органы, могут заниматься вопросами финансирования.
Учитывая состоявшееся в Казахстане институциональное размежевание судебных и исполнительных органов, сейчас важно, не перекраивая в очередной раз созданное, вводить такие правовые конструкции, которые нивелируют риски стремления к усилению неправового влияния на правосудие. К примеру, можно предусмотреть утверждение краткосрочного бюджета Высшим Судебным Советом, а долгосрочный бюджет и направления его расходования должны, на мой взгляд, рассматриваться и утверждаться на Съезде судей. Одним словом, если снижается степень контроля со стороны уполномоченных госорганов, то нужно одновременно усиливать судейский и общественный контроль. Руководитель органа судебного администрирования должен держать отчет перед судейским сообществом, а материалы таких отчетов должны публиковаться и быть доступны широкой общественности. Более того, учитывая, что Верховный Суд освобожден от разработки стратегических планов в рамках бюджетного планирования, в открытом доступе должны быть сведения не только о проведенной, но и планируемой работе Судебной администрации на предстоящие 3-5 лет, чтобы обеспечить последовательность и общественную поддержку преобразований и реформ.

– Асия Бакеновна, Вы сказали о расширенном пленарном заседании Верховного Суда. Это орган судейского сообщества?

– Конституционный закон «О судебной системе и статусе судей Республики Казахстан» определяет расширенное пленарное заседание как орган Верховного Суда. Соответствующая норма была предусмотрена по Закону от 21 февраля 2019 года и лично у меня это нововведение вызывает большие вопросы как с точки зрения правовой природы такого органа, так и с позиции его эффективности.
По процедуре формирования и характеру вопросов, рассматриваемых расширенным пленарным заседанием, оно сопоставимо с органами судейского сообщества, хотя по закону оно определено как орган Верховного Суда.
Что касается его эффективности, то в открытых источниках мне не встречалось какой-либо аналитики или экспертных комментариев относительно реального влияния мнения делегированных из регионов участников на принимаемые решения, соответственно о целесообразности расходов на их участие. Учитывая, что на момент создания этой правовой конструкции и до сих пор штатная численность судей Верховного Суда почти на треть больше численности всех делегированных судей, представленность местных судов при принятии решений изначально была условной.
Конечно, с изменением численности судей Верховного Суда в 2025 году произойдет определенная коррекция дисбаланса при голосовании, тем не менее оправданность существования такой конструкции требует, на мой взгляд, пристального изучения.

– Много глубоких и серьезных тем мы сегодня обсудили, очевидно, есть над чем работать, в том числе и с позиции научного анализа и обоснования правовых преобразований. Какие еще идеи, на Ваш взгляд, требуют дополнительного изучения и актуальны сегодня для развития правосудия?

– Таких тем и идей очень много, особенно в нынешних условиях, когда во все области человеческой деятельности проникают новые технологии. К примеру, важным элементом справедливого правосудия является исполнение судебных актов. При этом градус проблем, связанных с исполнительным производством, не снижается долгие годы. Тогда как давно уже имеются все возможности сделать этот процесс максимально простым и прозрачным с построением единой цифровой платформы, по примеру таких стран, как Республика Корея. Быстрое и полное исполнение судебных актов не только повышает авторитет правосудия, но и способствует формированию правовой культуры в обществе, способствуя законопослушному и добросовестному поведению.
Практически не развита у нас система юридического прогнозирования, что отражается негативно и на качестве принимаемых законов. Отсутствует порой даже качественный анализ последствий уже действующих правовых актов. Налицо дефицит качественных анализов судебной практики, с выявлением причин возникновения судебных споров, предложениями о развитии конституционных принципов в области судопроизводства и защиты прав человека.
Очень интересным было бы, на мой взгляд, изучение психологии принятия решений, влияния объективных и личностных факторов на справедливость и обоснованность актов правосудия, вопросы взаимодействия судей, роли и развития органов судейского сообщества, прогнозирование влияния тех или иных нововведений в судах с учетом психологии судей и судейских коллективов. Без учета этих факторов и объективных реалий любые реформы могут легко привести к обратному от желаемого результату. Говоря о правосудии, часто упоминают, что суд должен быть скорый и правый. Хорошо бы подумать и о том, как обеспечить гуманное и милосердное правосудие, чтобы каждое взаимодействие с судом, а обычно это вынужденное взаимодействие, вызывало у людей доверие и уважение к закону.

– Благодарю Вас, уважаемая Асия Бакеновна! Состоялся интересный и насыщенный полезными размышлениями разговор, но у нас осталось еще много вопросов, связанных с имплементацией международных стандартов правосудия, функционированием недавно созданной в Казахстане административной юстиции, с работой правозащитных институтов и другие. Учитывая ограниченность формата интервью, приглашаем Вас продолжить эти темы на страницах журнала.

– Спасибо за приглашение! Желаю всему коллективу Евразийского юридического журнала и его читателям плодотворной работы и больших успехов!