Интервью с доктором юридических наук, профессором, заслуженным деятелем науки Российской Федерации, генерал-майором внутренней службы (в отставке) Романом Анатольевичем Ромашовым

PERSONA GRATA
Р.А. РОМАШОВ:
ПРИВАТИЗАЦИЯ ПРАВА: ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ
Интервью с доктором юридических наук, профессором, заслуженным деятелем науки Российской Федерации, генерал-майором внутренней службы (в отставке), профессором кафедры теории права и правоохранительной деятельности Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов Романом Анатольевичем Ромашовым

Интервью с доктором юридических наук, профессором, заслуженным деятелем науки Российской Федерации, генерал-майором внутренней службы (в отставке) Романом Анатольевичем Ромашовым

R. A. ROMASHOV:
PRIVATIZATION OF LAW: PROBLEMS AND PROSPECTS

Interview with Ph.D. in Law, professor, Honored scientist of the Russian Federation, major general of the internal service (retired), professor of Theory of law and law enforcement sub-faculty of the Saint-Petersburg Humanitarian University of Trade Unions Romashov Roman Anatoljevich

Визитная карточка

Роман Анатольевич Ромашов родился 27 июня 1965 г. в пос. Глубокий Каменского района Ростовской области.

В 1985 г. с отличием окончил Иркутское пожарно-техническое училище МВД СССР. Занимал должность начальника караула военизированной пожарной части. Принимал личное участие в тушении пожаров и ликвидации последствий различных чрезвычайных ситуаций.

В 1986-1990 гг. обучался на юридическом факультете Высшего политического училища им. 60-летия ВЛКСМ МВД СССР.

Учебу сочетал с занятиями спортом. В 1989 г. присвоено звание Мастера спорта СССР по военно-спортивному многоборью. По­бедитель и призер всероссийских и республиканских соревнований.

В 1988-1989 гг. неоднократно привлекался для выполнения служебных заданий по урегулированию межнациональных конфликтов в составе сводного батальона внутренних войск в «горячих точках» СССР (Ереване, Баку, Фергане).

В 2012-2014 гг. – обучался на психологическом факультете Самарского государственного университета. Бакалавр психологии.

В 1995 г. защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата юридических наук на тему «Общество и государство: концепция Джона Локка» (научный руководитель – доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ Д.И. Лу- ковская).

В 1997 г. присвоено ученое звание доцента.

В 1998 г. защитил докторскую диссертацию на тему «Современный конституционализм: теоретико-правовой анализ» (науч­ный консультант – доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ Д.И. Луковская).

В 1999 г. присвоено ученое звание профессора.

В 2003 г. за успехи в научной деятельности и в подготовке высокопрофессиональных кадров для МВД РФ Указом Президента Рос­сии Ромашову Р.А. присвоено почетное звание «Заслуженный деятель науки Российской Федерации».

С 1998 по 2008 гг. Р.А. Ромашов являлся начальником кафедры теории права и государства Санкт-Петербургского университета МВД России.

В 1999 г. проходил стажировку в Чикагском университете, а в 2001 г. – в аппарате атторнея штата Иллинойс в графстве Мак Лин (США).

В 2009 – 2015 гг. Р.А. Ромашов проходил службу в Федеральной службе исполнения наказаний в должности начальника Самарского юридического института ФСИН России.

В 2010 г. Указом Президента России Ромашову Р.А. присвоено звание генерал-майора внутренней службы.

В 2016-2017 гг. являлся Начальником управления по работе с персоналом ООО «Газпром межрегионгаз».

В настоящее время занимает должность профессора кафедры теории права и правоохранительной деятельности Санкт- Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов.

Профессор Р.А. Ромашов является членом диссертационного совета при Самарском Национальном исследовательском универси­тете им. С.П. Королева, а также членом диссертационного совета при Казанском (Приволжском) федеральном университете. Стаж работы Р.А. Ромашова в диссертационных советах – более 15 лет. Под его непосредственным научным руководством подготовлено более 32 кандидатов и 8 докторов юридических наук.

Сферу научных интересов Р.А. Ромашова составляют теоретические концепции конституционализма и федерализма, проблемы соотношения и взаимодействия государства и гражданского общества, теоретико-правовые аспекты юридической конфликтологии.

Профессор Р.А. Ромашов является автором и соавтором свыше 450 научных трудов и учебно-методических пособий общим объ­емом более 650 печатных листов. Среди них 12 монографий, 38 учебных и учебно-методических пособий, 12 учебников (в том числе изданных в соавторстве), научно-методические разработки и статьи.

****************************************************

–      Уважаемый Роман Анатольевич, как правило, о при­ватизации говорят применительно к сфере имущественных отношений, Вы же предлагаете экстраполировать привати­зацию в область правовой теории и практики. Возникает вопрос: можно ли право рассматривать в качестве предмета собственности? Ведь традиционно, при определении дан­ного феномена, внимание акцентируется на общезначимо­сти и общеобязательности правовых предписаний.

–      Действительно в современной теоретико-правовой и от­раслевой науке, как, впрочем, и в юридической практике пони­мание права вообще, и правовых норм, в частности, сводится к «общезначимым и общеобязательным правилам поведения ис­ходящим от государства и обеспеченным системой государствен­ных гарантий и санкций». Такое определение по сути своей соот­ветствует представлению о праве как о «возведенной в закон воле государства», в свою очередь выступающим в качестве «аппарата классового господства», деятельность которого основана на ле­гальном принуждении, осуществляемом за счет «материальных придатков» государственного аппарата (армии, уголовной и по­литической полиции, тюремной системы, фискальных органов). Сложившееся и утвердившееся в качестве «истинного» в услови­ях социалистической правовой системы, этатистское восприятие права, не претерпев сколько ни будь значительных сущностных изменений, перекочевало в современные учебники по теорети­ческой юриспруденции и, что еще более важно, продолжает доминировать в правосознании современных российских право­творцев и правоприменителей.

Получается, что с одной стороны, мы говорим и пишем о плюрализме правопонимания, закрепляем, в том числе на конституционном уровне, естественные права человека и гражданина, утверждаем их непосредственное действие, а с другой – продолжаем относится к праву как к исходящему от государства закону, отношение к которому со стороны ши­роких народных масс продолжает носить характер традици­онного для российского общественного правосознания ниги­листического, образно представленного в известной русской поговорке: «закон, что дышло, куда повернул, то и вышло».

Современное российское право, перестав быть социали­стическим, вместе с тем не стало европейским (романо-герман­ским). Распад СССР и образование на постсоветском простран­стве пятнадцати суверенных государств, одним из которых стала Российская Федерация нельзя рассматривать по упро­щенной схеме, сводящейся к механическому переименованию государственно-правовой системы и декларированию истори­ческого правопреемства, осуществленному в рамках единой ты­сячелетней истории государства российского.

Российская Империя – СССР – РФ – это самостоятель­ные государства, становление и развитие которых происхо­дило и происходит по принципу «отрицания предыдущей истории». Два государственных праздника: советский – 7 но­ября и российский – 12 июня, знаменуют собой начало «но­вой государственной истории», начинающейся с момента окончания «истории предыдущей». В первом случае – это Октябрьский переворот, во втором – Декларация о государ­ственном суверенитете России, принятие которой сделало распад СССР неизбежным.

Мы живем в условиях переходного периода, в рамках которого отказ от системы коммунистических ценностей не означает автоматического принятия иной ценностной ори­ентации.

Положение осложняется тем, что основная масса современ­ных государственных деятелей – это люди из «советского про­шлого», являющиеся носителями «советского правосознания» и приверженцами «советских идеалов», которые в современных условиях утратили свою актуальность, сохранив при этом ярко выраженную агрессию по отношению к внешнему врагу – «кол­лективному Западу» и внутренней оппозиции, опять-таки тра­диционно «по-советски» воспринимаемой в качестве «иностран­ных агентов – западных наймитов».

Переходность современного состояния российской госу­дарственно-правовой системы, кроме того, осложняется не­определенностью промежуточных и конечных целей обще­ственного развития, а это в свою очередь влечет перманентное и хаотичное «суетливое» изменение законодательства, вклю­чая и – Конституцию. Начатый по инициативе Президента процесс внесения поправок в конституционный текст ак­туализирует два насущных вопроса: для чего эти поправки нужны и насколько они способствуют конституционной стабильности, как известно связывающейся с «жесткостью» Конституции? Не является ли процесс «молниеносных» из­менений Конституции открытием «ящика Пандоры»? Ответ на этот вопрос как всегда даст равнодушное время.

Возвращусь к заданному вопросу. Право, если рассма­тривать его в контексте естественно-правовой концепции, действительно представляет предмет собственности.

При этом владение, пользование, распоряжение правом зависит не только и не столько от самого факта наличия у ин­дивида того или иного правомочия, сколько от осознания соб­ственной правосубъектности. Мне в подобном правовосприятии близка либертарная концепция правопонимания академика В. С. Нерсесянца, полагавшего, что правом регулятивно-охрани­тельная система становится только в том случае, если нормы, ее образующие, обеспечивают формальное равенство субъектов, не зависимо от их социального статуса и гарантируют адекватный обмен корреспондирующими правами и обязанностями, реа­лизуемыми в рамках соответствующих правоотношений. При таком подходе я, как свободный гражданин в своем правовом по­ложении равен не только другим гражданам, не зависимо от их должностей (будь то министр или сам президент), но и государ­ству в целом, представляющему для меня одновременно социо­пространственную среду жизнедеятельности и контрсубъекта, наделенного по отношению ко мне не только правами, но и обя­занностями, а следовательно выступающего в качестве потенци­ального субъекта негативной ретроспективной ответственности за невыполнение либо нарушение взятых на себя обязательств.

Отношения, в рамках которых государство и гражданин в формальном смысле выступают в качестве юридически равных субъектов права, предполагают, что право, выраженное в субъ­ективных правах и обязанностях, в равной степени принадлежит как государству, так и гражданину (корпорации). При этом про­цесс разграничения публичного (государственного) и частного (личного, корпоративного) права, с передачей последнего в «соб­ственность» отдельных физических и юридических лиц, по сути своей аналогичен процессу приватизации в имущественной об­ласти, обусловившему выделение из государственной собствен­ности, частной, муниципальной и иных форм.

От советской системы Россия унаследовала государствен­ную собственность и государственное право. Процесс разго­сударствления – приватизации собственности состоялся. Со­временное российское общество утратило характерную для социалистической системы однородность, вернувшись в своей социальной структуре к делению на богатых и бедных. Хорошо это или плохо – вопрос для бесконечных дискуссий. Ясно одно – собственность нельзя разделить на всех поровну. Процесс при­ватизации права, не получив концептуального и законодатель­ного отражения, тем не менее, ничуть не менее реален, нежели процесс приватизации вещного имущества. При этом, так же как и в имущественной приватизации, плодами которой сумели воспользоваться очень немногие россияне, оказавшиеся в «нуж­ный момент» в «нужной близости» от приватизируемого «обще­государственного пирога», приватизация права на сегодняшний день имеет явные позитивные результаты, преимущественно в отношении «власть придержащих» российских граждан, рас­сматривающих правовые нормы и процедуры сугубо в утили­тарных инструментальных целях, при этом себя в качестве субъ­ектов юридической ответственности не рассматривающих. Что же касается простых людей, то для них собственное восприятие в качестве равноправного свободного субъекта права, столь же непривычно и пока в большинстве своем, к сожалению, чуждо, сколь непривычным было осознание «узаконенного» права част­ной собственности и связанных с этим правом возможностей.

Сказанное позволяет говорить о частном праве как о специфическом, не выраженном в вещной форме, предме­те собственности. Соответственно, частное право может быть приватизировано и в таком понимании выступать в качестве предмета владения, пользования, распоряжения находящегося в относительной обособленности и самостоятельности по отно­шению к праву государственному или международному.

–      Хотелось бы уточнить как в Вашей концепции при­ватизации права соотносятся понятия «право», «права», «закон»? Можно ли рассматривать право в целом в ка­честве совокупности субъективных прав, обличенных в формальные источники, основными среди которых яв­ляются законодательные нормативные акты?

–      Начну с того, что собственно авторской концепции приватизации права нет, может быть впоследствии она оформится и будет вынесена на суд научной общественности. Пока же имеет смысл говорить о неких положениях, с кото­рыми связано понимание современного российского права в условиях переживаемого переходного состояния.

В свое время, мною была предложена концепция реали­стического позитивизма, в рамках которой обосновывалось деление права на абстрактное и реальное, в свою очередь реальное право включало в качестве структурных подсисте­ме формальное (писаное) и функциональное (живое) право. Формальное право представлено нормами, закрепленными в действующих нормативно-правовых актах, при этом не име­ет значения реализуется данная норма на практике или нет. К примеру, статья 7 Конституции Российской Федерации со­держит положение о том, что Россия признается социальным государством, «политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное раз­витие человека». Однако, признание на официальном уровне наличия в современной России бедных людей (около 10% рос­сийских граждан, в том числе около 5 миллионов «работаю­щих бедных»), не позволяет относить приведенную статью к разряду реализуемых на практике, что не исключает ее фор­мального действия.

В отличие от формального, к функциональному праву мате­риальные и процессуальные нормы и принципы относятся толь­ко в том случае, если закрепляемые в них положения получают свое практическое выражение. Для того, что бы право «ожило», необходимо, чтобы на субъективном уровне восприятия у физи­ческих и юридических лиц, выступающих в качестве «потребите­лей и реализаторов» правовых предписаний, сложились устой­чивые поведенческие стереотипы, основанные на личной выгоде (пользе) от правомерного поведения и личном страхе по отно­шению к неисполнению правовых норм либо их нарушению.

При этом выгода не сводится к коммерческому успеху, а страх не тождественен опасению понести юридическое на­казание. В любом случае, право может рассматриваться в ка­честве «живого», только тогда, когда конкретный субъект на своем субъективном уровне воспринимает «общезначимую» норму в качестве значимой для себя. В противном случае включается в действие порядок, описанный известным ав­стрийским и британским исследователем К. Поппером, по словам которого основной проблемой для России является не отсутствие «хороших» законов, а их неисполнение.

Теперь, что касается соотношения понятий «право», «пра­ва», «закон». Особенностью русского языка, является полисемичность многих понятий, что обусловливает важность их интерпре­тации применительно к различным жизненным ситуациям. К числу таких понятий безусловно можно отнести право. Право одновременно и указатель направления движения (стороны). В таком понимании сосуществуют антиподы: право и лево. Пра­во – совокупность правильных и справедливых правил поведе­ния. В таком понимании праву противостоит правонарушение (преступление). Право – это отдельно взятое право на что-либо: право на жизнь, образование, социальную помощь и т.п. Нако­нец право – это закон в его общем понимании. К примеру мы переводим английской слово «law» как закон, однако в словосо­четании «natural law» это же слово переводится как право. В свою очередь слово «закон» в русском языке может использоваться и в качестве юридической абстракции (принципы верховенства закона, равенства всех перед законом), и в качестве конкретной юридической формы (федеральные законы, законы субъектов федерации). В отличие от русской, в английской юридико-линг­вистической традиции проблема соотношения права, права, за­кона не стоит, поскольку это разные слова, с разной смысловой нагрузкой. Закон как юридическая абстракция обозначается сло­вом «law», отдельно взятое право на что-либо – «right», изданный в порядке процедуры парламентского правотворчества норма­тивный акт- «statut». Разные понятия – разные смыслы.

В русском языке все гораздо сложнее. Как уже отмечалось, право одновременно может рассматриваться и как общее яв­ление (система права), и как отдельный структурный элемент (право на труд), и как национальное законодательство (со­временное российское право). Применительно к заявленной проблематике меня в первую очередь интересует вопрос о соотношении права и прав, поскольку приватизации может подлежать безусловно не право в целом, а лишь отдельные его системные элементы – субъективные права. При этом так же как приватизировать можно только тот предмет вещной собственности, который находится в фактическом владении и пользовании субъекта и который на субъективном уровне вос­принимается в качестве реальной ценности, приватизации под­лежит только то право, которое в потенции (правоспособности) у субъекта уже есть и ценность которого субъект осознает.

–      А что в таком понимании для Вас ценность? И ка­кие права для Вас, Роман Анатольевич, как для субъекта права, являются наиболее ценными?

–      В наиболее общем понимании на субъективном личном уровне ценность – это то, что ты боишься потерять и, соответствен­но прикладываешь усилия, связанные со значительными трудо- и ресурсозатратами, что бы это самое сохранить. Соответственно, ценностью является то, что ты хочешь обрести и на что согласен потратить те же самые ресурсы. Ценность всегда результативна. При этом не важно обличена ценность в материальную форму, предполагающую столь же формальную оценку (стоимость), либо является виртуальной. К примеру, в юности я вполне серьез­но полагал, что звание Герой Советского Союза является ценно­стью, сопоставимой с собственной жизнью. В настоящее время я так не считаю. Получается, что ценности подлежат переоценке.

Ну что ж, как говорится: «Ничто не вечно под луной». Каждая но­вая эпоха приводит к появлению «новых», переоценке и стиранию «старых» ценностей. В Советском Союзе религия рассматривалась как «пережиток проклятого прошлого», а в сегодняшней России упоминание о «хранимой Богом родной земле» включено в го­сударственный гимн. Последний российский император Нико­лай II, которого советские историки называли преимущественно «Николаем Кровавым», в новых исторических условиях признан мучеником и канонизирован. В общем, ценность сама по себе ка­тегория субъективная, признаваемая и оцениваемая конкретным субъектом в конкретной жизненной ситуации. Получается, что категория «общечеловеческая ценность» – это метафора. Нет и не может быть чего-то представляющего ценность для всего чело­вечества, поскольку нет и в перспективе не предвидится создания единой общечеловеческой цивилизации. Идею создания такой цивилизации в форме Мировой Социалистической Советской Республики (Конституция СССР 1924 г.) вынашивали основатели первого в мировой истории советского государства, однако сама же история доказала нежизнеспособность этого проекта. При этом за полученный опыт российский народ заплатил десятками миллионов жизней.

Современное человечество – это более 7,5 миллиардов чело­век, населяющих около 200 государств, отношения между кото­рыми, как и на всех предыдущих исторических этапах, далеки от гармонии и в которых конфликтные отношения, по-прежнему рассматриваются в качестве предпочтительных по отношению к партнерским и добрососедским. Соответственно одни и те же понятия могут рассматриваться и как ценности, и как их анти­поды. К примеру, если рассматривать в качестве «общечеловече­ской» ценности человеческую жизнь, то возникает вопрос о цен­ностной сопоставимости человеческой жизни государственного чиновника и человеческой жизни террориста. Однако на прак­тике ни о каком сопоставлении речь не идет. Жизнь чиновника государство охраняет, жизнь террориста уничтожает, причем во внесудебном порядке. Соответственно, в одной ситуации челове­ческая жизнь представляет для государства ценность, а в другой нет. То же самое можно сказать практически о любом предмете, ассоциируемом с понятием ценность.

Теперь о том, какие права для меня как для субъекта права представляют наибольшую ценность. Полагаю, что к числу таких прав следует отнести личную безопасность, сво­боду, достоинство, собственность.

Я не случайно поставил личную безопасность на первое место. Мы все живем в государстве. Государство, как уже мною говорилось – это в первую очередь, специфическая среда, опре­деляющая и обеспечивающая как общественную, так и инди­видуальную жизнедеятельность. А любая жизненная среда оценивается теми кто в ней находится с точки зрения личной безопасности и личного комфорта. Причем гарантии личной безопасности, безусловно являются первичными, соответственно личный комфорт выступает в качестве производной категории. Не случайно, наши отцы и деды, пережившие Великую войну, достаточно спокойно относились к бытовой неустроенности по­слевоенных лет, ценя в качестве основной жизненной ценности сохраненную в военное лихолетье жизнь. Является ли государ­ство гарантом личной безопасности? Можно ли рассматривать в качестве такого гаранта современную Россию? Вопросы непро­стые. Любое государство, устанавливая правопорядок позицио­нирует себя в качестве основного, а в ряде случаев и единствен­ного правоохранителя. Современное российское государство, характеризуя сложившуюся в «новых исторических условиях» правоохранительную систему, как правило, отмечает в качестве основного целеполагания ее ориентированность на защиту прав и свобод человека и гражданина, оперируя статьей 2 Конститу­ции, определяющей, что «человек, его права и свободы являются высшей ценностью», «признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства». Одна­ко я вполне согласен с приведенным выше высказываем К. Поп­пера о российских законах. Недостаточно на законодательном уровне закрепить ту или иную декларацию как бы хороша она не была. Управляют обществом не законы, а люди, которые далеко не всегда к другим людям склонны относиться по-человечески. Поэтому в любом государстве, и современная Россия исключе­нием не является, государство выступает не только как гарант, но и как угроза личной безопасности. При этом данные соцопросов наглядно свидетельствуют о том, что значительное количество российских граждан рассматривают сотрудников правоохрани­тельных органов не столько как защитников личных прав, сколь­ко как их узаконенных нарушителей и ограничителей.

Субъективные права на свободу и достоинство, пред­ставляются мне взаимно-обусловленными. При этом следует определиться с тем, в какой смысловой интерпретации по­нимаются нами категории «свобода» и «достоинство».

Начнем со свободы. Что это такое. Можно ли отождест­влять свободу и волю? Можно ли человека сделать свобод­ным и соответственно, лишить его свободы?

Свобода – это осознанная необходимость. Свобода – это безответственность (свобода от обязательств). Часто можно ус­лышать: «Я свободен, а значит, никому и ничего не должен». Говорят о свободной воле и о свободе выбора, Д.А. Медведев в одном из своих выступлений в бытность российским президен­том глубокомысленно изрек: «Свобода лучше несвободы». Ни­кто как водится не возразил, хотя чем отличается «несвобода» от «свободы» и почему вторая лучше первой осталось неясным. На мой взгляд, современное понимание свободы, по крайней мере, с моей стороны, уходит своими корнями в европейскую историческую традицию, которая в свою очередь «восходит» к античному периоду полисной демократии.

В античном полисе, воплощающем одновременно го­род, государство, гражданскую общину – личная свобо­да представляет один из признаков гражданского статуса. Если ты гражданин полиса – ты свободен, если ты раб – то, находясь в пределах юрисдикции полиса и являясь его фак­тическим жителем, – ты не свободный гражданин, а «гово­рящее орудие», живая вещь. Важно и то, что личная свобо­да гражданина полиса не является субъективным личным правом, поскольку в полисе отсутствует личная самозна­чимость гражданина, ценность которого определяется его ценностью для полисной организации. По словам Платона: «Гениальный гражданин ценен настолько, насколько поле­зен полису».

Переход от античности к феодализму повлек за собой, в том числе, изменение восприятия свободы. Коллективная свобода граждан полиса трансформировалась в две формы: свобода го­рожан объединенных в профессиональные корпорации (цехи) в рамках городов, на определенных исторических этапах составляв­ших реальную конкуренцию королевствам и княжествам (Ганзей­ский союз, Магдебургское право), а также «элитарная» свобода представителей родовой знати, в основу которой был положен принцип «вассал моего вассала, не мой вассал», исключающий «сквозную иерархию», характерную для «вертикали власти».

Наконец, в условиях буржуазной системы свобода при­обретает свое современное значение и начинает восприни­маться как основанная на формальном равенстве возмож­ность личности распоряжаться своими возможностями, в том числе правовыми, вне зависимости от происхождения и социального положения. При этом в качестве основного принципа коммуникации двух и более свободных, а значит, равных по отношению друг к другу, контрсубъектов рас­сматривается положение в соответствие с которым «свобода одного субъекта ограничивается свободой другого». Разгра­ничение субъективных свобод обеспечивается соглашением договаривающихся сторон. При этом государство вмешива­ется в эти отношения либо по инициативе их участников, либо в случае нарушения ими правил установленных пу­блично правовыми нормами.

Таким образом, правовой договор выступает в качестве масштаба личной свободы, а закон в качестве гаранта соблю­дения договора и инструмента защиты свободы личности (корпорации) от противоправных посягательств независимо от кого они исходят. В таком понимании в качестве наруши­теля личной или корпоративной свободы, а значит и субъек­та ответственности за данное противоправное деяние, наряду с физическими и юридическими лицами может выступать и само государство.

В истории российской государственности свободы в ее западно-европейском восприятии не было никогда. Тот факт, что Россия не знала рабства, означает одновременно и то, что свободы в ее античном (полисном) понимании, в на­шей стране тоже никогда не было.

Русский город – это не союз свободных граждан (полис, цивилитас), а огороженный крепостной стеной населенный пункт, происхождение и развитие которого определяется не характерными для западноевропейского города рыночной площадью, храмом, университетом, а расположением ка­торжной тюрьмы (острога) или воинского гарнизона.

Отношения между правителем и подвластными в Рос­сии определялись не принципом вассалитета, при котором как сюзерен, так и вассал, в одинаковой степени обладали «рыцарским благородством», а отношениями «господин – холоп», в рамках которых для «основного» господина (царя, императора), холопами являлись все подданные независимо от их социального положения. Так для Императора Петра Великого, светлейший князь Александр Данилович Меньши­ков, был таким же бесправным холопом Алексашкой, как и какой ни будь простой солдат или крестьянин. В воле госуда­ря было поднять вчерашнего торговца пирогами с зайчати­ной и присвоить ему титул князя, облагодетельствовать орде­нами и титулами. Столь же волен был государь в низведении вчерашнего вельможи в «сегодняшнюю грязь под колесами царственной колесницы».

Минула Россия и буржуазную эпоху (не путать с капи­талистическими отношениями) торжества индивидуальной (эгоистической) свободы, когда буржуазия, как революцион­ный класс, выходила на баррикады, сметая самодержавную монархию и верную ей придворную аристократию.

В нашей стране все реформы феодальные, буржуазные, советские, постсоветские неизменно происходили и проис­ходят по инициативе «сверху». Стоит ли удивляться, что и реформационные и контрреформационные процессы, как правило, следуют друг за другом. Не удивительно, что как вполне логичные воспринимаются исходящие от власти де­кларации наподобие «Диктатура пролетариата – высшая форма демократии», «Суверенная демократия» и т.п.

В государстве, где в очередной раз, абсолютно серьезно заявляют о безальтернативном правителе («Есть Путин – есть Россия, нет Путина – нет России»), говорить о личной свобо­де можно, действительно, только как о личной безответствен­ности, т.е. как о необремененной какой бы то ни было взаим­ной ответственностью воле. На мой взгляд, такое понимание свободы-воли, не соответствует современным европейским параметрам. Но ведь у советских (российских) «собственная гордость, на буржуев смотрим свысока». Россия не Запад и не Европа, хотя по словам выдающегося российского академика Д.С. Лихачева «Россия самое европейское из европейских го­сударств». Как говорится, без комментариев.

В моем представлении, свобода, в отличие от исконно русской воли, понятие европейское, и в таком понимании для русских людей, столь же новое и непонятное, какими в свое время были западные университеты, академии, партии, бизнес. Ничего страшного, в том, что мы заимствуем у наших недругов их опыт и достижения нет. Точно так же ничего страшного нет в том, чтобы признать, что определенные до­стижения западной культуры, российской культурой вплоть до настоящего времени не восприняты. Не восприняты сей­час, но могут быть восприняты в дальнейшем. «Дорогу оси­лит идущий», «Надежды юношей питают». То, что «запад­ная свобода» не укоренилась на российской почве, отнюдь не означает, что эта культура не представляет ценности для российского гражданского правосознания. Лично мне очень нравиться ощущать себя в качестве свободного гражданина свободной страны. Думаю, что в своем чувстве личной свобо­ды я не одинок.

Теперь о достоинстве. В дореволюционной России сло­во достоинство использовалось в смысле стоимости (монета достоинством один рубль). Сословное деление общества на «благородных» и «простых», предопределяло различие в «достоинствах» представителей различных сословий. Если же говорить о чести, как парной с достоинством категории, то это было сословное качество свойственное только «благо­родным» людям-господам. Простой человек, мог обладать достоинством, но не честью. Обращение «Честь имею» могли себе позволить только российские офицеры. Напомню, что в императорской России вхождение в офицерский корпус, ав­томатически влекло за собой причисление к дворянству.

Советская Россия провозгласив отмену сословного не­равенства, вместе с тем не ликвидировала неравенство до­стоинств. Точно так же, как в царской России противопостав­лялись достоинства «господина» и «человека», в советской России в качестве несводимых воспринимались достоинства «товарища» и «гражданина».

В современной России в Конституции получили закре­пление одновременно «право на достоинство» и «право на достойную жизнь». Относительно второго говорить не буду, поскольку право на достойную жизнь есть не что иное как право на жизнь человеческую, т.е. такую когда человек не вы­живает, а живет. Что же касается достоинства как предмета правовой регламентации, то в сегодняшних условиях – это в первую очередь самоуважение к себе как к человеку, права и свободы которого, современное российское государство провозгласило основной ценностью. Научиться уважать в себе гражданскую личность непросто, еще сложнее научить этому государство, традиционно воспринимавшему челове­ка либо как подданного, либо как «винтик» в государствен­ном механизме. Но без такого обучения, все разговоры о правовом государстве и о правах человека, будут оставаться не более чем имитацией права, остающегося в реальности традиционным российским законом суть которого сводится к сакраментальному: «Прав тот у кого больше прав».

Ну и в завершении несколько слов о собственности. Применительно к данному явлению, лично я предпочитаю оперировать трудовой теорией, в соответствие с которой собственность возникает как результат приложения культур­ного труда направленного на преобразование – аккультура­цию природных объектов. В таком понимании первоосновой собственности является осознанный добровольный труд на­правленный на создание либо преобретение тех или иных предметов как имущественного (вещного), так и неимуще­ственного характера. Трудовая собственность – это не даро­ванное «свыше» богатство, а капитал, для создания которого следует осуществить первоначальные инвестиции (трудовые, временные, финансовые), а затем непрерывно трудится с тем, чтобы этот капитал поддерживать и преумножать.

Перечисленные мною права потенциально существуют у каждого из нас. Вот только не все осознают себя в полном смысле этого слова субъектами способными этими правами владеть, пользоваться, распоряжаться. Говоря о приватиза­ции права, я имею в виду, собственное осознание себя в каче­стве равного другим участникам правовых отношений субъ­екта. В первую очередь – это равенство с многочисленными начальниками и с самим государством, которое в моих глазах утрачивает сакральное значение «Богом данной и хранимой земли предков», а приобретает вполне рациональное пони­мание «страны проживания и среды жизнедеятельности». Я родился и вырос в стране, которая называлась СССР, в насто­ящий момент живу в Российской Федерации. Кто-то живет в США, Франции, Германии. Говорить о том, что сам факт принадлежности к гражданству того или иного государства является счастьем или несчастьем, не имеет смысла. Счаст­ливые и несчастные люди были, есть и будут всегда, не зави­симо от того в какой стране они живут и каким социальным статусом обладают.

Приватизация права позволяет человеку не только осоз­нать собственную индивидуальность и определить собственное место в системе правовой организации общества, но и поверить в себя, научиться самоуважению, а также выработать качества, обеспечивающие уважение со стороны окружающих.

–      Говоря о приватизации права, Вы считаете, что ини­циатива должна исходить от личности или от государства?

–      Я уже отмечал, что в российском государстве все реформационные изменения осуществлялись по инициа­тиве государства. Исключение составляли разве что бунты и революции, направленные не на реформирование си­стемы, а ее разрушение. Государство, будучи по природе своей консервативным, проводит реформы всегда вынуж­дено, либо под воздействием уже упомянутых бунтов и революций, либо помятуя об их возможности. При этом, вслед за реформами как правило идут контрреформы, что, с одной стороны, придает самому процессу реформиро­вания перманентный характер. Вот и сейчас мы живем в условиях непрекращающегося реформирования государ­ственно-правовой системы. С другой стороны перманент­ность реформ означает их незавершенность, а это в свою очередь предопределяет их делигитимизацию со стороны широких народных масс, для которых осуществляемые властью изменения приобретают характер постоянства и не ассоциируются с понятными позитивными результа­тами. В качестве двух примеров неудачных попыток госу­дарства изменить общественное сознание можно привести две, в полном смысле этого слова великие реформы: 1861 год – отмена крепостного права; 1991 год – приватизация народного хозяйства (государственной собственности). Целью первой реформы, было создание в стране сосло­вия свободного крестьянства, целью второй – формиро­вание капиталистической экономики, основанной на не­зыблемости института частной собственности, свободе труда и свободе капитала. И та, и другая реформы были жизненно необходимы. И та, и другая были проведены по принципу, сформулированному незабвенным В. С. Черно­мырдиным: «Хотели как лучше – получилось как всегда». Выяснилось, что государство, как бы оно этого не хотело, не может сделать человека свободным, одномоментно из­менить иждивенческое сознание подданного на граждан­ское, основанное на равенстве, достоинстве, собственности на свой талант, результаты своего труда и на себя самого. Более того, традиционное российское государство не очень то сильно заинтересовано в появлении сословия свобод­ных граждан, осознающих себя самостоятельными, отно­сительно независимыми от государства субъектами права, желающими видеть в государстве не безответственного начальника, способного только на контроль и наказание, в качестве управленческого инструмента использующего преимущественно страх, а добросовестного партнера, от­стаивающего собственные интересы не вопреки интересам граждан и корпораций, а совместно с ними. Для того, что бы такое партнерство когда ни будь состоялось, инициа­тива приватизации права должна исходить «снизу». При этом стремление к изменению сложившегося порядка, не предполагает разрушения существующей системы, а свя­зано с ее постепенной эволюцией, обусловленной тради­ционной сменой поколений и конкуренцией моделей раз­вития.

–      Можно ли говорить о том, что процесс приватиза­ции права уже начался и какие проблемы на Ваш взгляд имеют наибольшее значение?

–      Рассматривая процесс приватизации права не в формаль­ном, обусловленном государевым указом либо государственным законом, а в функциональном (содержательном) контексте, сле­дует отметить, что этот процесс будучи начатым с моментом по­явления в России права в его современном понимании, никогда не прекращался, а в настоящее время, опираясь прежде всего на конституционные положения, закрепляющие перечисленные мною права и придающие им характер конституционных обще­государственных ценностей, он активизировался.

Все больше российских граждан, особенно представите­лей молодого поколения начинают воспринимать себя в ка­честве свободных граждан имеющих право выбора не только в области образования, профессии, вида жизнедеятельности, но и применительно к стране проживания. И то обстоятель­ство, что более 40% молодых россиян серьезно рассматрива­ют для себя возможность выезда из России в целях изменения постоянного места жительства, является очень серьезным и очень тревожным сигналом для нынешней российской вла­сти. Человек, осознающий собственную свободу и достоин­ство, рассматривающий в качестве собственности свой талант и трудовые возможности, рационально оценивающий соци­альную среду жизнедеятельности, стремиться собственными усилиями делать собственную жизнь лучше. И если он не видит в государстве союзника в своих устремлениях, то кри­тиковать его за стремление изменить собственный мир, упре­кая в «непатриотизме», по меньшей мере, нелогично.

–      Роман Анатольевич, Вы говоря о проблемах в госу­дарственном управлении современной России упомянули о том, что постсоветским государством руководят люди с «советским» правосознанием. Но ведь и Вы являетесь пред­ставителем «советского» поколения. Разве это плохо?

–      А разве я говорил о советском периоде и о советских лю­дях с оценкой «плохо»? Напротив, я отмечал, что в любые вре­мена, не зависимо от того, какая в государстве форма правления или политический режим, процентное соотношение счастливых и несчастных людей примерно одинаково. Такова особенность человеческого восприятия мира. Оптимисты радуются жизни, какой бы сложной она не была. Пессимисты эту жизнь ругают.

Я отношу себя к оптимистам, поэтому могу со всей ответ­ственностью заявить, что хорошо жил тогда, когда был советским человеком, пройдя в СССР, все ступени идейно-политического становления. Был октябренком, пионером, комсомольцем, ком­мунистом. Я лично не испытывал особых огорчений от распада Советского Союза. На моей личной жизни это событие особо не отразилось, а главное, что по не зависящим от нас обстоятель­ствам, удалось не «свалиться» в революционную бездну граж­данской войны, подобную той, которая «разорвала» российский народ в 20-е годы прошлого века. Жизнь моя в Российской Фе­дерации сложилась достаточно удачно. Как никак, доктор наук, профессор, заслуженный деятель науки, генерал. Были бы воз­можны все эти достижения в том случае, если бы сохранилась советская государственно-правовая система? Не знаю. Может быть да, может быть нет. Как известно история не предполагает сослагательного наклонения.

Считаю ли я себя нынешнего «советским»? Скорее нет, чем да. Все же большая часть сознательной гражданской (в смысле гражданина), жизни прошла в новой России. Мне нравится вос­принимать себя в качестве свободного, достойного человека, нравится, что у меня есть собственность, которую я приобрел на заработанные собственным трудом деньги и которую я на законных основаниях могу передать в наследство. Я достаточно отчетливо вижу проблемы и недостатки сложившейся на сегод­няшний день российской государственно-правовой системы и могу свободно говорить об этом, не опасаясь за свою личную безопасность. Это не мало. Мне нравилась жизнь в стране, где я родился и вырос. Мне нравится сегодняшняя жизнь. Ведь соб­ственную жизнь создаем мы сами, а современное российское государство, в конце концов, позволяет нам это делать. И за это ему огромное спасибо.

–      В вашей жизни были спортивные, карьерные, на­учные достижения. Какие из них лично для Вас пред­ставляют наибольшую ценность и с какими жизненны­ми факторами Вы связываете собственную успешность?

–      Для меня жизнь – это длящийся проект, который когда-то завершится, надеюсь, естественным уходом в иные миры. Также надеюсь на то, что этот уход произойдет неско­ро. Проекты же возникающие в процессе жизнепроживания, для меня характеризуются определенной срочностью и ре­зультативностью. Я очень рад тому, что в моей жизни есть несколько состоявшихся проектов, результатами которых я горжусь и о которых с удовольствием рассказываю. Это спорт, карьера, наука, семья. Каждый из названных проектов дорог мне по своему и говорить о том, какое из достижений для меня более ценно, это все равно, что спрашивать много­детную мать какого из своих детей она любит больше.

Спорт научил меня стремиться к победе, работать над со­бой, преодолевая неуверенности и страхи. В спорте я понял, что такое работать в команде и какова цена успеха, а главное, имен­но в спорте пришло осознание концепции собственной жизни – многоборье. Это когда ни в одном из видов, входящих в спор­тивную квалификацию (в моем офицерском многоборье, это были плавание, бег, стрельба и гимнастика), ты не показываешь выдающихся результатов, однако в совокупности показателей выдаешь победную «мастерскую» сумму. Вот так и в моей жиз­ни, причудливым образом объединились спортивные занятия, научная деятельность, карьера, семейное и дружеское общение.

Научный проект сродни спортивному. Так же как когда- то, я «случайно» попал в офицерское многоборье, так же случайно открылась передо мной дверь в загадочный науч­ный мир. Хотя ведь говорят о том, что все в этом мире пре­допределено и случайностей не бывает. Не важно. Главное, что, попав в этот самый научный мир, я понял, что формат спорта, для науки вполне подходит. И там, и там, существуют мудрые наставники (тренеры, научные руководители и кон­сультанты). И в спорте, и в науке для достижения результата нужно «выкладываться по полной». Даже спортивные звания и научные степени похожи (кандидаты и мастера, кандида­ты и доктора). Кстати, и по времени спортивный и научный проекты были примерно сопоставимы и в том и в другом, за­вершенные результаты были получены где-то в течение пяти лет.

Карьерный проект, для меня связан с тремя разными по времени, но сходными по ощущениям управленческими должностями: начальник кафедры Санкт-Петербургского университета МВД, начальник Самарского юридического института ФСИН, начальник управления в Газпроме. На каждой из перечисленных должностей я получил бесценный опыт общения с людьми, понял, что такое «груз управленче­ской ответственности», ощутил всю полноту «генеральского счастья», научился терпению и пониманию.

В семейный проект меня когда-то «включили» мои ро­дители, которым я обязан собственно тем, что я есть. Потом возникла моя собственная семья, в которой мы с моей женой Галией, живем вот уже более тридцати лет. А недавно свою семью создала наша любимая дочка Маша. Вот и получается три семейных поколения, а в целом семья Ромашовых. Моя любимая семья.

Говоря же о факторах жизненного успеха могу по­вторить то, что, будучи начальником, часто говорил своим подчиненным. Секрет жизненного успеха прост. Сорок про­центов успеха зависит от твоего стремления к нему и от за­трачиваемых тобой усилий. Пятьдесят процентов успеха – заслуга людей, которые хотят тебе добра и добро в отноше­нии тебя совершают. Десять процентов – это удача, связан­ная с выбором на жизненных перекрестках людей, которые будут принимать в отношении тебя судьбоносные решения. Стараюсь жить по этой схеме. Полагаю, что пока это у меня получается. Надеюсь, что и в дальнейшем формула жизнен­ного успеха будет работать.

–       Что бы Вы пожелали читателям нашего журнала?

–      В нынешних условиях, когда весь мир захлестнула пандемия коронавируса, я хочу пожелать всем здоровья. Все беды и напасти имеют одно положительное качество. Они когда-то проходят. Пройдет и коронавирус. А вообще, я счи­таю здоровье не столько физиологическим, сколько психоло­гическим фактором человеческой жизнедеятельности. Если мы живы, значит здоровы, и дай всем нам Бог жизненного здоровья как можно дольше.

Желаю, что бы замыслы и мечты сбывались, что бы жизненные проекты завершались победными результатами, которые в свою очередь подталкивают к новым замыслам и новым проектам. Мы живем в интересное время, в интерес­ной стране. От каждого из нас во многом зависит та жизнь, которая ждет нас в будущем, поэтому не стоит стремиться остаться в стороне от жизненного майнстрима. Делай, что можешь и будь, что будет. Лично мне этот лозунг нравится.

Желаю, что бы каждый из нас, вспоминая заветы В.И. Ленина, многие из которых были вполне рациональны и оптимистичны, каждый день одерживал пусть маленькую, но победу («Уроки московского восстания»), потому что из маленьких ежедневных побед, складывается большая общая победа, имя которой – Счастливая жизнь.

–      Уважаемый Роман Анатольевич, от себя лично и от имени ЕврАзЮж поздравляем Вас с наступающим 55-летним Юбилеем, желаем крепкого здоровья, новых творческих свершений и всех благ!

–       Спасибо за добрые пожелания!

Интервью брал:
Панченко В. Ю.
доктор юридических наук, профессор Красноярского государственного аграрного университета, главный научный сотрудник Федерального Сибирского научно-клинического центра ФМБА России, главный научный сотрудник Сибирского федерального университета, член редакционной коллегии Евразийского юридического журнала.

Бондаренко А. В.
заместитель главного редактора Евразийского юридического журнала, кандидат философских наук, доцент

 2,079 ВСЕГО,  1 СЕГОДНЯ